Виктор Крамер Враки или Завещание Барона Мюнхгаузена
Барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен: «Во всех этих приключениях, господа, из которых мне удавалось благополучно, хоть иногда и в последнюю минуту, выпутаться, мне на помощь приходила случайность, и я, обладая присутствием духа и мужеством, заставлял ее служить мне. Все это, вместе взятое, и создает, как известно, удачливого охотника, моряка и солдата. Зато достойным всяческого порицания следовало бы считать неосторожного охотника, адмирала или генерала, который полагался бы только на случайность или на свою счастливую звезду, и не заботился бы о необходимом совершенствовании своего ремесла, а также не вооружился бы всеми средствами, которые способны обеспечить успех.»
Июнь. Камергерский переулок раскален солнцем внезапно наступившего лета. За столиками – негде яблоку упасть: москвичи наслаждаются последними днями общения оффлайн перед введением антиковидных ограничений. Режиссер Виктор Крамер приходит на интервью с репетиции новой постановки «Враки, или Завещание Барона Мюнхгаузена». Премьера спектакля пройдет осенью в МХТ. им.А.П.Чехова. ЗАКАЗ БИЛЕТОВ
Новости Премьер: Виктор Моисеевич, «Враки, или Завещание Барона Мюнхгаузена» — Ваша первая постановка в МХТ им.А.П.Чехова. Как проходят репетиции?
Виктор Крамер: Да, первая. Репетиции проходят под девизом «Репетиция – любовь моя». Всем в радость, полётно, искромётно. Команда собралась очень сильная и правильная: Константин Хабенский, Артемий Волобуев, Александр Усов, Кристина Бабушкина, Надежда Жарычева, Михаил Трухин, Сергей Сосновский, Станислав Дужников, Надежда Калеганова, Игорь Хрипунов…
НП: У Вас не бывает ситуации, описанной Анатолием Эфросом в книге «Репетиция -любовь моя»: когда режиссер общается с артистами через помощника режиссёра?
Виктор Крамер: В моей режиссерской практике такого вообще не было. Бывали случаи, когда у меня что-то не срасталось с артистом, и я с ним прощался. Это — единичные случаи. Репетиции – мое самое любимое занятие. Мне даже готовый спектакль менее интересен, чем процесс, когда мы его сочиняем. У нас уже второй репетиционный период. Первый, застольный, был в феврале. Потом я поехал работать над спектаклем «Синичкin. Театральное безумство» в Санкт-Петербургском театре комедии им.Н.П.Акимова. Выпустил, и вернулся продолжать. Мы активно «идем ножками» в выгородке и, как мне кажется, все получаем от этого удовольствие.
НП: У Вас большой опыт совместной работы с Константином Юрьевичем Хабенским? Правда ли, что идея «Врак» зародилась в тамбуре, в поезде?
Виктор Крамер: Я репетировал в Москве другой проект, который в силу пандемии сейчас отодвинулся по срокам. Со мной была моя семья, мы ехали в Питер в одном вагоне, а Константин Юрьевич, как выяснилось, в соседнем. Хабенский ехал на встречу, посвященную его педагогу Вениамину Фильштинскому. Костя заглянул к нам. Мы посидели, он поскладывал оригами для детей, а потом предложил мне выйти в тамбур, поговорить. До этого у нас был в планах другой проект, мы даже его разрабатывали, но, в силу ряда причин, мы от этой идеи отказались и возникла пауза. Мы вышли, и Костя предложил: «Давай что-нибудь все-таки сделаем, что-то другое. Какие есть идеи?»
У меня, честно говоря, особых идей не было, я говорю: «Давай пойдем по персонажам, кто нам нравится». Он говорит: «Мне нравится Дон Кихот». Я говорю: «Знаешь, а мне нравится Барон Мюнхгаузен». Непонятно, почему я это сказал.
НП: Это было спонтанно?
Виктор Крамер: Совершенно спонтанно. При том, что мне тоже нравится Дон Кихот. Но я считаю, что Дон Кихота должен играть человек совершенно другого возраста. Очень важное обстоятельство у Сервантеса: Дон Кихот — старый, немощный человек. Когда в мире не осталось героев, старик становится героем. А Константин Юрьевич — крепкий, «в самом расцвете сил». Мне показалось, что Дон Кихот — неверный выбор. Мюнхгаузен – это – роль без возраста. И Костя отреагировал: «О, супер идея! Ну давай, начинай думать над концептом…». И мы разошлись. Он поехал по своим делам, мы по своим.
В итоге я почему-то решил, что этот разговор в тамбуре ни к чему не обязывает. Через какое-то время Костя мне звонит и говорит: «Я приезжаю на гастроли в Александринский театр с «Контрабасом». У тебя же уже все готово?» Я говорю: «Что?» «Ну как, по Мюнхгаузену» Я говорю: «Ну, в принципе, ты знаешь…» И тут я понял, что это серьезно. И начал.
НП: Как шла работа над материалом?
Виктор Крамер: Изначально была идея обратиться к пьесе Григория Горина «Самый правдивый», написанной для Владимира Зельдина и Театра Советской Армии. Марк Захаров увидел сценическую постановку под названием «Комическая фантазия» и решил снять фильм «Тот самый Мюнхгаузен». Но когда я перечитал пьесу, она, при всей моей любви к фильму, не вызвала у меня никакого отклика. Пьеса конечно хорошая, но очень многословна, весь второй акт — бесконечный судебный процесс над Бароном. Я было совсем остыл к этой затее. Если бы не звонок Кости, я бы возможно к этой идее и не вернулся.
НП: Работа над пьесой совпала с периодом самоизоляции?
Виктор Крамер: Да, для меня это очень плодотворный период, перезагрузка, когда можно было не тратить время на ненужные встречи и дела. Можно было сосредоточиться на пьесе. Мы с семьей жили в очень красивом месте на Суходольском озере, недалеко от Петербурга.
НП: Ваша постановка изменит стереотип восприятия барона Мюнхгаузена как персонажа детских книг?
Виктор Крамер: Надеюсь. Когда стал углубляться в тему, выяснилось что большинство наших сограждан, как и я сам знают этого героя только по тексту, который был адаптирован для детей. Это сродни ситуации с «Маленьким принцем» Антуана де Сент-Экзюпери (по мотивам которого поставлен спектакль «Не покидай свою планету – прим.ред.). «Маленький принц» — не детская книга. Это — сложное, тяжелое, порой болезненное произведение с суицидальными ассоциациями. Но человечество умудрилось рассмотреть «Маленького принца» только с одного ракурса, и, выбросив из произведения главное, сделать его одной из самых читаемых детских книг в мире. В историях Мюнхгаузена — та же проблема, они ближе к раблезианской культуре – сочной, смачной, натуралистичной, даже грубой. Не могут быть охотничьи истории, которые рассказывают друг другу мужики, выпивая, быть приглаженными и пушистыми.
В нашем проекте нас волнует прежде всего главный герой. Мы снимаем с него налет «доброго советского пиара» для детей, и открывается сложная, противоречивая, очень непростая натура. Большинство людей делает круглые глаза, когда я рассказываю, что Мюнхгаузен был реальным историческим персонажем, участвовал в русско-турецкой войне и встречал будущую императрицу Екатерину II в Риге, когда служил там ротмистром…
НП: …и что Екатерина II даже предлагала Барону разделить с ней ложе…
Виктор Крамер: Это уже история, придуманная Бароном… Сама его жизнь — нелепая: и комическая, и трагическая.
НП: Вы не пытались в предполагаемых обстоятельствах выяснить, откуда у Мюнхгаузена дар рассказывать истории?
Виктор Крамер: В пьесе есть на это намек. Фамилия Мюнхгаузен – весьма знатная, одна из очень известных в Германии. Кто только не носил эту фамилию: от министров до знаменитого поэта времен Третьего рейха. Но помнят только одного – этого фантазера.
В российской армии в 18 веке служили иностранцы, в основном немцы. Мюнхгаузен был из небогатой дворянской семьи, поехал в Россию «служить по найму». В те времена иностранцам в наших краях сделать карьеру можно было неожиданно быстро: можно было дослужиться до генерала, маршала. Стать фаворитом. Тем более, что Мюнхгаузен был здоровый, красивый, эффектный офицер, совсем не таким, как его изображают в детских книжках. Барон участвовал в русско-турецкой войне, служил при дворе, а затем уехал «по распределению» в Ригу. В этот момент в России произошел очередной переворот и все Брауншвейгское семейство сослали. Барон поехал в отпуск и не вернулся. Я могу предположить, что он не вернулся в Россию, понимая, что в этом случае – не факт, что его не отправят в ссылку, и он не присоединиться ко всем остальным.
НП: Возвращение в родной город стало «триггером» к рассказу историй в охотничьем домике?
Виктор Крамер: Скорее всего. У Мюнхгаузена был эмоциональный стресс. После широты, блеска и роскоши Санкт-Петербурга, Барон оказался в своем маленьком немецком городишке Боденвердере. Мюнхгаузен начал придумывать свой собственный фантазийный мир, возможно потому, что в этом захолустье ему не хватало размаха и событийного масштаба. У себя в саду барон построил охотничий домик и там, за бутылкой доброго вина, рассказывал гостям свои небывальщины. Сам он никогда не записывал свои истории. Их записал Рудольф Эрих Распе и издал в Англии. Истории стали популярны во многих странах. Мюнхгаузен пытался судиться с Распе. В конце жизни барон пережил много несчастий. Неудачный брак на молодой девице, разорительный бракоразводный процесс, бесконечные мелкие конфликты с местными властями. Но, он оставался верен своим фантазиям. Умер в нищете. Когда Мюнхгаузена уже обмывали в полумертвом состоянии, выяснили, что у него на одной из ног не хватает двух пальцев. Спросили – почему? Барон ответил: «Их откусил белый медведь». Это, фактически, были последние слова Мюнхгаузена.
В общем, уникальная жизнь: нелепая, авантюрная, странная, смешная и страшная.
НП: Вы не находите, что Мюнхгаузен более созвучный нашему времени герой, чем Дон Кихот? Ведь истории Барона – чистый экшен. В 18 веке темп времени был другой, в историях Мюнхгаузена темп времени – наш. Вместо того, чтобы бороться с мельницами, Мюнхгаузен заставляет их работать на себя…
Виктор Крамер: На сегодняшний день – увы, многочисленные «мельницы» только того и ждут, что с ними начнут бороться. Мы живем в очень жестком мире, в котором происходит многое, что нам не нравится: в политике, в социуме, в культуре.
Конечно, можно пробовать конфликтовать с реальностью, но есть и иной путь — создать свой, пусть воображаемый, мир, мир невозможного, но ведь фантазия человека не знает преграды. Можно попытаться взглянуть под другим углом на то безумие, которое творится вокруг, и сделать это безумие лишь частью своей фантазии.
Это не «башня из слоновой кости», в которой ты самоизолировался. Ты создаешь свой особый мир: он не похож на действительный, но существует всей полностью для фантазии. В этом, как мне кажется и есть назначение искусства, создающего для человеческой души свой обособленный мир; там она может царить и творить, в противоположность миру реальному, в котором человек, — существо, увы, подчиненное.
Для меня этот путь – более предпочтителен. Мюнхгаузен тоже жил в непростом жестоком мире, но он все равно изменял его своими фантазиями. Он этот мир преобразил, домыслил и достроил. Как бы ему не было тяжело, плохо и сложно, в итоге любое положение он трактовал в свою пользу. Наш герой — не сверхчеловек, он также испытывает страх, но в отличие от большинства людей, упорно ищет выход даже из невероятных ситуаций. В нем поражает доходящая до фантастических размеров вера в силу человека! В том числе и поэтому, мне кажется, что Мюнхгаузен сегодня — очень актуальный герой. Он является непримиримым защитником свободы духа, освободителем его от оков действительности.
НП: По жанру спектакль получается ближе к комедии?
Виктор Крамер: Я бы не назвал «Враки» комедией. Это – комитрагедия – там много всего. Всегда очень непросто отношусь к термину «фарс», при том, что мне этот жанр все время приписывают. Я думаю, что тот, кто это делает, не совсем понимает до конца, что такое фарс. В любом случае, «Враки» – история острая, в которой психологизм сталкивается с буффонностью, с парадоксом, с абсурдом. Там много всего намешано – как и в нашей жизни. Драма в чистом виде мне не интересна. Наше бытие – всегда на грани: свалиться в комедию, или в трагедию.
Как люди воспримут спектакль? Наверное, они удивятся, скажут – не может быть. Ну это и хорошо. Я очень люблю брать за литературную основу постановки что-то штампованное, какое-то очень известное произведение. Мы все якобы знаем, что такое «Достоевский», «Толстой», «Тургенев»…. Про «Село Степанчиково» и про другие шедевры нам, увы, все объяснили еще в школе и школьной программой «убили» для нас множество лучших произведений литературы. Мы перестали в них вглядываться…
НП: Когда вы написали черновой вариант пьесы, Вы показали ее Константину Хабенскому?
Виктор Крамер: Да. Хабенскому пьеса понравилась. Она написана при его участии. Для меня творческий диалог с Костей – необходим, как воздух. И мы с ним в таком диалоге уже не в первом проекте. Я присылал Косте рабочие тексты, он делал какие-то предложения, я что-то менял, на чем-то настаивал. Этот момент нашего диалога очень важен, потому что невозможно писать для себя, родимого. Нужно, чтобы кто-то это читал, чтобы была живая реакция, тем более, Косте дальше играть это на сцене.
НП: Хабенский предложил идею постановки МХТ им.А.П.Чехова?
Виктор Крамер: Роль Хабенского, именно как человека-двигателя в этой истории, очень важна. Костя пошел в МХТ им.А.П.Чехова договариваться о постановке. Он обратился к художественному руководителю Сергею Васильевичу Женовачу, и предложил концепцию спектакля. Я не собирался писать пьесу целиком, учитывая славу Горина. Мне смелости не хватало. Я предполагал, что мы соберемся с актерами, будем импровизировать на те или иные темы, и будем коллегиально рождать спектакль. «Подвинули» наши законы. Выяснилось, что по законодательству театр должен иметь написанный сценарий, чтобы начать работу над постановкой. Я сел и начал писать. И как-то оно легко писалось. Совершенно не было ощущения, что я что-то из себя выдавливаю, что сижу перед пустым экраном, и не знаю, на какие буквы нажимать… Это было спонтанно, легко, переставлялось, переделывалось, обсуждалось. Благо, была самоизоляция. Дальше я прислал пьесу Женовачу, ему понравилось. Потом начал создавать эскизы декорации…
НП: В спектакле «Не покидай свою планету» у вас в одну декорацию уместились многочисленные миры, по которым путешествует герой. Во «Враках» тот же подход?
Виктор Крамер: Декорация «Врак» для театра очень сложная. Она трюковая, больше похожа на декорацию для шоу, нежели на оформление драматического спектакля. Я вспоминаю знаменитую фразу Акимова. Николай Павлович был театральным художником, потом стал режиссером. Когда его спрашивали почему ему удобно быть и художником, и режиссёром, он всегда отвечал: «Я же сам себе не подгажу!». У меня – обратная ситуация. Я, как правило, придумываю спектакль не вербально, а визуально. Я его вижу, для меня это – принципиально. Когда прихожу к артистам, я уже вижу образ спектакля. Я еще не понимаю деталей, нюансов, у меня может не быть подробного разбора. Но образ я вижу. Так было в спектакле «Лес». Я сначала придумал образ, потом вспомнил, когда мне предложили его ставить и сказал: «Я ничего не знаю про пьесу, но образ есть.» Этот образ очень понравился, в итоге получился «Лес». Во «Враках» — обратная история: уже была литературная основа. Работать с собственной пьесой весьма проблематично. Когда ты работаешь с чужим материалом, ты себе говоришь: «Так, что здесь хотел сказать автор?». Первые три дня было достаточно неловко. Возникало ощущение раздвоения себя самого. А потом я решил, что автор – это не я, и не Костя. И как только я дистанциировался от авторства, стало легко. Что касается сценического пространства «Врак»: здесь задача сложная – много миров. Начало – катастрофа — разрушение моста, конец – полет на воздушном шаре. И все это нужно решить с помощью сценографии.
НП: Как и во всех Ваших постановках, огромную роль в спектакле играет музыка. Подбор или оригинальный саундтрек?
Виктор Крамер: Подбор. Каждый день занимаюсь поиском музыки. Найти звуковую интонацию спектакля для меня очень непросто. Вроде бы в последнюю неделю что-то начал нащупывать. Все время пробую, примеряю, ищу прямо во время репетиций…
Светлана Мурси для портала «Новости премьер»
